(no subject)

в ночь на Пасху должно ли сниться что-то особенное?

Мне страшно, настоько страшно, что я истово молюсь четыре или пять раз - сбиваясь, разбивая тишину сна, циклом из заученных с детства нескольких молитв - Отче наш, Богородица, своей святой,
и продолжаю молиться, даже когда просыпаюсь.

Не спрашивайте, что же снилось. Не хочу вспоминать. Наверняка это было ужасно. Но оно было живым.

(no subject)

Меня всё детство пугали ей.
- Не сутулься, а то будешь как баба Рая.
- А ну выпрямься!
- Лечебную гимнастику надо делать дважды в день! Ты посмотри на бабу Раю!
Наверное, гены все-таки не оказались решающими. Не в гимнастике дело.

Баба Рая - маленькая сухонькая старушка с кифозом (горбом), родная сестра нашего деда. Дед умер, не дождавшись моего зачатия, а у бабы Раи ближайших родственников, чем мы, никогда не было. Она всю жизнь проработала учительницей в школе, получила двухкомнатную хрущевку на окраине соседнего городка, из-за болезни - а может и каких других причин - не имела семьи и детей. Даже сейчас мы не знаем ее возраста - семьдесят три или же семьдесят восемь? Она не хочет.
Что остается у человека? Воспоминания. Те, что были, и те, которых не было.

Мне было непонятно, почему бабушка и мама смеются, когда она после рюмки вина начинает рассказывать о своей жизни. Она говорила о самом прозрачном на свете льде озера Байкал, о поездках в Китай и местных обычаях, о Монголии, Владивостоке, о муже-летчике и выросших разъехавшихся сыновьях. Из года в год истории повторялись, пейзажи повторялись, только речь ее становится менее разборчивой.
И вот она попадает в больницу. В окно светил фонарь, встала на табуретку задернуть занавесочку, табуретка подломилась... перелом колена.
Она же худенькая, маленькая. Гипс чуть ли не больше весит, чем все остальное тело. И на костылях ей тяжело - руки слабые.
Через полгода ломает руку.
У родителей развод, у тёти развод, мы все, внуки, ревём и страдаем. Бабушка разрывается между дачей, работой и страдающими дочерьми. А тётя Рая совсем слабенькая.

И вот она не спускается на улицу - нога не гнется, так и срослась. И на балкон не ходит, там порог крутой, страшно упасть. Продукты - соседки, убирают - соседки и сама как может. Вот купаться тяжело, купаться мы помогаем. Я сажаю эту крохотную бабушку, носившуюся со мной всё младенчество, пока мама лежала в больницах, в ржавую от времени ванну, поливаю ее шампунем и борюсь со стыдом.

...Мы приезжаем раз в месяц - с соленьями, лекарствами, запахами жизни и молодости. А она пересказывает программу телепередач, ругает правительство, жалуется на здоровье и текущий кухонный кран.

Мне стыдно, невыразимо стыдно и за текущий кран, и за правительство, и за редкие визиты. За то, что мысленно прикидываю стоимость ее квартиры - мы же наследники. За то, что не могу поддержать деньгами. А пожить у нас она не хочет, она же всё понимает - и кран течет, и все мы характерные. Старость редко бывает приятна молодости.
- Давай на кладбище доедем, к маме?.. - робко предлагает она.
- Доедем, обязательно, вот будет посуше, и машины пропускать будут, обязательно съездим.

Дожить бы.